Рыцарь - Страница 97

К оглавлению

Голос был слабым и хриплым. Я вцепился в прутья решётки.

– Жанна... Я – Андрэ де Монгель. Помнишь, я приезжал к вам?.. Со мной был ещё слуга, Тибо. Я...

– Помню. – Её голос стал совсем тихим, еле слышным.

Короткая пауза.

– Значит, вас тоже... – негромко проговорила Жанна.

– Как ты здесь очутилась?

– Нас с бабушкой привезли люди графа.

– Так твоя бабушка... она что – тоже где-то здесь?

– Нет, – всхлип, – её убили... сожгли.

– Чёрт! Я думал, вас сожгли ещё в Чёртовом Бору! Как вы живы остались?

Долгое молчание.

– Бабушка... обманула их.

– Как обманула?

– Она заставила их поверить, что мы находимся в доме.

– Понятно... Я видел: они дверь подпёрли поленом, чтобы вы не смогли сбежать, когда подпалили дом.

– Сьер Андрэ... – Казалось, она колеблется, не решаясь сказать что-то ещё. Решилась. – Простите нас. Это мы вас приманили обратно.

Какая-то странная манера выражаться...

– Ну... да, в общем-то, – согласился я, – это из-за вас я обратно поехал. Я чуть Принца не загнал, чтобы поспеть в Бор раньше Луи!..

– Нет, нет... Вы не понимаете... Бабушка навела порчу на деревню, а потом приворожила вас обратно. Альфаро повелел ей.

– Что за чушь!

– Это правда.

– Я поехал обратно по собственному желанию.

– Вы и должны были так думать.

– Ерунда. Я и сейчас поступил бы так же.

Жанна ничего не сказала. В моём сознании вдруг ожил образ графа Альфаро: «Вы действительно оказались тем самым человеком, который был нужен Мастеру... Благородным... простите, дураком».

– Если вы с графом в одной команде, почему он посадил тебя сюда?

Снова всхлипывания.

– Я не знаю, сьер Андрэ... Бабушка говорила, нас наградят...

– Вас и наградили, – зло сказал я. – Ну и как наградка? Понравилась?

Жанна снова ничего не ответила. Я выдохнул и приказал себе успокоиться. Моя злоба происходила исключительно от того, что люди, из-за которых меня чуть не угрохали в Чёртовом Бору и из-за которых я поссорился с бароном Родриго, оказались в одном лагере с психом, засадившим меня сюда. Но сейчас мы с Жанной были в одинаковом положении. Надо было думать, как выбираться, а не вспоминать старые обиды. Тем более гнусно вымещать их на девушке, чьё положение намного хуже моего. Хотя куда уж хуже, казалось бы...

– Сьер Андрэ. – Жанна повысила голос. Она говорила скороговоркой, глотая слова и слёзы. – Я не хотела, чтобы было... так. Не хотела, чтобы с деревней... что-нибудь случилось. Я всегда... Госпожа Аманда была всегда к нам добра...

– Всё, закрыли эту тему. Скажи мне лучше...

Тут в шумной игре Жуана и Луиса, видимо, случился небольшой перерыв, а наши голоса привлекли их внимание.

– Эй, вы! – заорал Жуан, продвигаясь к нам и молотя дубинкой по металлическим частям дверей, мимо которых он проходил. – А ну, живо заткнулись – пока я вас сам не заткнул!

– Давай рискни здоровьем, говнюк! – рявкнул я по-испански. И снова переходя на южнофранцузский: – Жанна, я что-нибудь придумаю...

– А-а, так это наш рыцаренок! – Жуан остановился перед моей камерой. – Это наш благородный рыцаренок воркует! – И добавил почти ласково: – Снова ссанья захотел? Так могу устроить. У меня этого добра ещё много!

– Верю, – согласился я. – Ты из него полностью состоишь.

– Вот и нахлебаешься вдоволь, – подумав, пообещал Жуан и подошёл к камере Жанны. – А ты, шлюха, если ещё хоть слово скажешь – такое тебе устрою, что ангелы на небесах заплачут кровавыми слезами! Поняла?! Поняла, спрашиваю?!.

– Да... – прошептала Жанна.

...Нам удалось переброситься несколькими словами вечером, когда принесли котелок с отбросами, которыми кормили нас, а Луис начал ругаться со слугами из-за каких-то луковиц. Как я понимаю, раз в неделю каждому заключённому полагалась луковица – ещё одно проявление гуманизма нашего любезного графа. Луковиц заключённые, естественно, никогда не видели – их забирали себе тюремщики. Суть ругани Луиса с кухонными работниками сводилась к тому, что те принесли слишком много гнилых луковиц.

– Жанна!

– Я слышу, Андрэ. Прошу вас, говорите тише, иначе меня снова изобьют.

– А за что тебя... вчера?

На пределе слуха я различил её горестный вздох.

– Я хотела заколдовать Жуана. Бабушка меня учила, как можно... отнять у человека волю...

– Выходит, недоучила.

– Нет, нет, я умею! – Как это было ни смешно в нашем положении, в её голосе прозвучала нотка почти детской обиды. – Но граф сильнее меня. Я не могу с ним равняться.

– Альфаро-то тут при чём?

– Они все заколдованы, Андрэ, – зашептала Жанна. – И Жуан, и Луис, и старик, который сторожит нас ночью. Я думаю, что и все другие графовы слуги тоже... Когда я проникаю в них, сначала у меня всё получается, но когда я хочу заставить их сделать что-нибудь, они просыпаются и...

– Тише! Потом поговорим.

Жуан, мурлыкая себе под нос, расставлял миски. Луис разливал из котелка холодную похлёбку. Как и было обещано, лично мне был подан особый супчик. На этот раз Жуан и Луис мочились вместе.

Чтобы заглушить чувство голода, я мерил шагами камеру: два шага туда, два шага обратно. Туда-обратно, туда-обратно... Попутно раздавил крысу, вздумавшую перейти улицу прямо под моей ногой.

Отнюдь не из-за ведьминых чар я поехал обратно в Чёртов Бор. По крайней мере, мне хотелось верить, что не из-за них. С другой стороны, эта Рихо кое-что умела – и я имел возможность лично убедиться в этом. Легко было предположить, что старуха успела чему-то научить свою непутёвую внучку. Отсюда следовало, что к словам Жанны – о том, что она якобы умеет «колдовать», – надо было относиться не как к очередному проявлению местных суеверий, а как к чему-то, что имеет под собой реальную подоплёку. Пусть даже эта подоплёка совершенно не такова, какой её себе представляет Жанна.