Рыцарь - Страница 40

– Это вы о каком деле говорите? – нетерпеливо бросил барон.

– Я говорю о труде на ниве Господней, – назидательно произнёс аббат.

– Ха-ха-ха!.. – Барон схватился за бока. – Вы что, проповедовать его послали?

– Вовсе нет, – всё тем же назидательным тоном продолжил аббат. – Ибо работа на ниве Господней не в одном лишь рассеивании зёрен Слова Божьего состоит, но и в корчевании плевел, коих в графстве Тулузском в последние годы произросло количество неимовернейшее...

– Но какой же именно сорняк вы поручили ему выкорчевать?

Аббат кротко улыбнулся:

– Мы не раз, барон, просили вас вспомнить о своём христианском долге. Мало того, что вы терпите на своих землях эту Севеннскую Общину...

– Рено! – возмутился барон. – Эта деревня принадлежит Роже!

Аббат насмешливо посмотрел на Родриго.

– А я вот слышал, что в споре с Роже вы называли эту деревушку своей собственностью и утверждали, что у вас имеется даже дарственная на этот участок земли...

– Проклятье! Так оно и есть!

Аббат продолжал молчаливо усмехаться.

– Эта дарственная была дана моему отцу отцом Роже незадолго до его смерти, – объявил Родриго. – Я не знаю, почему мой отец не воспользовался ею и не заявил свои права. Но когда я нашёл в его кабинете эту бумажонку, я поехал к Роже, чтобы уладить с ним это дело. Однако Роже за давностью лет мои права признавать отказался. Ни вызвать его на поединок, ни судиться с ним я не мог – он всё-таки мой сеньор...

– ...и в результате с этой деревни поборы стали брать и вы, и он, – закончил аббат. – Родриго, мне эта история известна лучше, чем вы думаете. Так вот, сын мой: мало того, что вы терпите эту еретическую общину, вы ещё вдобавок позволяете на границе своих владений обитать какой-то ведьме!

– Это вы про Чёртов Бор говорите?

– Именно.

Я стал прислушиваться к разговору с вдвое большим любопытством.

– Хочу вам сказать, Рено, – промолвил Родриго, наливая себе вина из нового кувшина, принесённого молоденьким монашком. – Хочу я вам сказать, собственно, вот что. Деревня эта тоже не моя. Принадлежит она рыцарю Себастьяну...

– ...который погиб в Крестовом походе...

– ...оставив после себя жену и сына...

– ...а жена у него еретичка...

– ...а меня это не касается, потому что Себастьян был вассалом епископа Готфрида! Вот так-то, Рено! И ведьма эта – Готфридова забота, а уж никак не моя. И если наш епископ её терпит...

Аббат поморщился:

– Родриго, вы прекрасно знаете, что представляет собой нынешний епископ Эжля. Терпит!.. Да ему наплевать, что в его вотчине творится, лишь бы выпивка на столе да молодка в постели.

– А мне-то что за забота?

– А то, что долг каждого христианина... Впрочем, мы с вами уже говорили о том, в чём состоит сей долг.

– Да! Беседовали! И снова я вам скажу то же, что и раньше говорил. Подойдёт моё время – поеду в Палестину. А со старухами и дураками сражаться не буду. Бесчестье это!

Родриго помолчал и добавил:

– Да и не с руки мне с Готфридом ссориться. Не хочу его обижать.

– Уже не обидится, – сообщил аббат, пригубив вино из своего кубка.

У меня в желудке противно похолодело. Я, кажется, начал кое-что понимать...

– Как так? – не понял барон.

– Помните, что я вам говорил относительно того, как добро из зла нам извлечь удалось? – Аббат так и лучился от удовольствия. – Разбойника Луи мы в Чёртов Бор послали. С обязательством, чтобы он нас от этой ведьмы избавил.

– И что ж, Рено, ты думаешь – Луи своё слово сдержит?

– А отчего бы ему своё слово и не сдержать? Ведь только задаток мы ему дали, вторую половину и полное отпущение грехов пообещав по окончании. А чтобы не ошибся Луи деревенькой-то – на то брат Максимилиан с ними пошёл.

– Как же мы с ними разминулись?.. – пробормотал барон, нахмурившись.

– Так они, скорее всего, через лес пошли. Мы выждали время – и сразу же послали гонца в Монпелье. Пока Луи будет сидеть в Чёртовом Бору, жиреть на крестьянской свинине и мечтать о том, что теперь-то у него со всеми властями мир да любовь, так тут-то его и...

– Ловко придумали, – хмыкнул барон. – Ловко, ничего не скажешь.

– А по-моему, это подлость.

Родриго и аббат пристально посмотрели на меня. Взгляд у Родриго был пустой и тёмный – он уже порядочно успел набраться. Аббат, который выпил меньше, смотрел холодно и цепко. У Жана, сидевшего за одним столом с нами, отвалилась челюсть.

– Простите, – с ледяной вежливостью переспросил аббат. – Я не расслышал, что вы сказали?

– Я сказал, что это подлость.

– Эээ... кхгм... Что вы называете подлостью?

– Перетрусив, отвести от себя угрозу, натравив двадцать бандитов на двух несчастных женщин. Вот что я называю подлостью.

– Эн... эээ... Андрэ... я хочу вам напомнить, что вы находитесь в храме Божьем и...

– Я прекрасно знаю, где нахожусь. Но подлость от этого подлостью быть не перестаёт.

Аббат молчал, краснел и бледнел, а Родриго поморщился и, икнув, сказал:

– Да остынь, Андрэ! Полно тебе злиться! Ну, спалит Луи эту ведьму... Ну, испортит ещё двух-трёх девок... Ну, скажи – кому от этого хуже станет? Всё равно Луи, считай, уже в западне... Надо будет только весточку Раулю послать на тот случай, если Луи всё-таки решит от монпельерцев снова в горы уходить, чтоб Рауль там его встретил... Подумаешь, большое дело – сдохнет в Бору несколько крестьян. Тем более крестьяне не наши, а Готфрида. Стоит ли из-за этого ссориться?

Аббат взял себя в руки и, видимо, решил дать мне возможность выпутаться из этой ситуации, сохранив лицо:

– Это всё снова от того, – произнёс Рено поистине с христианским смирением, – что вы по внешности, а не по духу судите...