Рыцарь - Страница 10

Наконец торг был закончен. Герард ушёл. Тибо получил деньги, спрятал их поглубже и стал оседлывать своего мерина.

– Слушай, – сказал я. – Может, зря мы его продали? Если это такой хороший конь, оставили бы его себе. Продали бы твоего мерина.

– Нет, – замотал головой мой слуга. – Это не годится.

– Почему?

– Не положено таким, как я, разъезжать на таких конях, как Зверюга, – без всяких обиняков разъяснил Тибо.

Таким же тоном он мог бы высказаться в том духе, что, мол, не положено человеку летать.

А потом добавил, потрепав Праведника по гриве:

– Да и привык я к этому дурню ленивому...

Когда мы выехали из трактира, солнце только-только начало подниматься над лесом.

Мы ехали целый день. Вонь городских улиц сменилась ароматом садов, затем запахом хвои и лесной влаги...

Копыта коней то чавкали по грязи, то стучали по твёрдой земле, то зарывались в песок.

Попавшиеся на дороге люди спешили отойти в сторону и провожали нас насторожёнными взглядами...

Ближе к вечеру Тибо забеспокоился: правильно ли ему указали дорогу?

Мы притормозили хмурого крестьянина и узнали, что до Чёртова Бора не так уж далеко.

На развилке я задержался, любуюсь фантастическими облаками. Тибо, скучая, терпеливо ждал. Я чувствовал, что с каждой остающейся за спиной милей открываю для себя новое – то, что я когда-то знал, но забыл.. И этот мир – как чудесный дар: ведь всё, что я вижу, – я вижу впервые. И высокую зелёную траву, такую же густую и так же покорную ветру, как волосы красавицы покорны гребешку, и скрытый ранними сумерками лес, и нелепую старую берёзу, чья кора – как древний свиток, раскрытый и разломившийся во многих местах. Я улыбаюсь, и мне уже хочется, чтоб деревня Чёртов Бор не появлялась как можно дольше, потому что если вдруг и вправду существует какой-то способ вернуть воспоминания, стёртые колдовством или ударом гийомовской палицы, – то не получится ли так, что, вернув свою память, я перестану видеть мир таким, каким вижу его сейчас, – чистым, умиротворённым, наполненным радостью и тайной?..

* * *

В Чёртовом Бору нам очень советовали не идти к старухе Рихо поздним вечером, а спокойно дождаться утра и отправиться к ней спозаранку. Но постоялого двора в деревне не было, а заботливые поселяне мигом утратили всё своё добросердечие и расползлись по домам, когда было спрошено, у кого из них можно остановиться на ночлег. Предложение заплатить за постой повисло в воздухе: когда оно прозвучало, главная деревенская улица уже была пуста. Мы сунулись в один дом, самый большой: там, ссылаясь на крайнюю бедность, нам посоветовали обратиться к соседям. У соседей нас встретил такой же приём. Когда мы уходили, кто-то за нашей спиной пробормотал вполголоса: «Проклятые франки...»

Мы стояли посреди пустой деревенской улицы. Тибо вполголоса бормотал ругательства, а дело меж тем близилось к ночи.

– Ничего мы тут не добьёмся, господин Андрэ, – высказался мой слуга в перерывах между ругательствами, – видать, шибко они чужаков не любят. Особливо франков.

Мы потащились на выселки – где, собственно, и жила ведьма.

И вскоре уже стучали в дверь низенькой, наполовину вросшей в землю халупы.

Внутри дома послышалось какое-то шевеление. Шарканье. Звяканье. Заскрипев, дверь приотворилась. Кто-то выглянул наружу. Говорю «кто-то», потому что в поздних сумерках нельзя было ни разобрать лица выглянувшего, ни даже определить, кто это: мужчина или женщина. Смутное белое пятно – вот всё, что мы видели. Обитатель (или обитательница?) дома молча пялился на нас. Тибо молчал – то ли потому, что оробел, то ли потому, что идея постучаться ночью в дом ведьмы принадлежала мне. Становилось ясным, что и объясняться с ведьмой придётся мне же.

– Ммм... – глубокомысленно начал я. – Скажите, здесь живёт женщина по имени Рихо?

– Может, и здесь, – ответил нам из темноты старушечий голос. – А вам-то что за дело?

– Да вот за помощью к вам обратиться хотели.

– За помощью? За какой такой помощью?

– Рихо – это ты?

– Ну я.

– Говорят, ты во всяческих порчах разбираешься, – встрял Тибо, – и в проклятиях тоже. Вот на господина моего порчу навели – снять надобно.

Старушка подумала. Мы терпеливо ждали её суда.

– А где господин ваш?

– Так вот же мой господин! – радостно объявил Тибо. – Перед вами стоит!

Неопределённое белое пятно повернулось в мою сторону.

Некоторое время меня разглядывали.

– Ладно, – смилостивилась старушка. – Заходите. Лошадей вон там привяжите. – И, махнув куда-то вправо, скрылась в доме.

Привязав лошадей, мы вошли внутрь. Переднюю часть помещения отделяла ветхая, составленная из множества лоскутков занавеска. За занавеской находилась комната побольше, худо-бедно освещённая пламенем очага и мерцанием двух огоньков, тлевших в плошках с жиром.

Сама ведьма оказалась маленькой сухонькой старушонкой. Была она вся какая-то кручёная-перекрученая: и одно плечо ниже другого, и макушка вровень с горбом, и ногу за собой приволакивает. Платье на ней было холщовое, серое, с железными и глиняными побрякушками, и было этих побрякушек на её платье – до чёрта. Ходила бабка опираясь на длинную рогульку. Зато в доме было чисто, пахло дымом и свежей соломой. Горшки и ступки величественно выстроились на полках.

Старушка жила не одна. В дальнем углу, на кровати, тихо, как мышка, сидела ещё одна женщина.

Я взгромоздился на табуретку, стоявшую перед очагом. Таким образом наши с ведьмой глаза оказались примерно на одном уровне. Тибо мялся у двери.

– Ну, чего встал как истукан? – бросила ведьма моему спутнику. – Сядь туда. – И показала на лавку.